Тайна смерти и тайны следствия

             За компьютером, на котором я набираю сейчас эту статью, немало времени провёл и тот, о ком в ней речь. Имени его, как и других персонажей, я  не называю. Далеко не всё ясно в  этой истории. Расставить точки над «i» мог бы только сам Н. Что, увы, невозможно. Нет его уже на белом свете, а официальная причина смерти всё ещё вызывает сомнения, прежде всего, у самого близкого Н. человека – его матери.

            Тайна смерти

            Ранним августовским  утром 2010 года матери Н. позвонила сноха  и сообщила, что тот  повесился на дереве в одном из окраинных скверов  Костаная. Через два часа мать с отцом  уже находились на месте трагедии. Какой-то мужчина, находившийся у трупа, не назвавшись, бросил походя:  «Чистое самоубийство! Есть предсмертная записка».

            Версию незнакомца  слово в слово повторил и следователь №1. С ним родители встретились вскоре  после того, как сопроводили тело сына в морг. Не имевшая до того с ними никаких дел, мать Н. свято верила людям в милицейских погонах. Не сомневалась, что будет проведено тщательное расследование. И только потом с ужасом поняла, что всё следствие свелось, по сути, к документальной фиксации происшедшего как суицида. Иные версии, похоже, всерьёз и не рассматривались.

            Почти сразу же приняла версию следователя и сноха, заявив на допросе, что в смерти мужа, скорее всего, никто не виноват. Он сам накинул на себя петлю,  всё продумав и  подготовив. Вот только поняла она это, к сожалению, поздно. Так только увидев в сквере табурет, поняла, зачем накануне Н. положил его в багажник машины, объяснив, что отвезёт родителям в Карабалык. А когда узнала, что все личные вещи Н. , кроме нательного крестика и ключей от автомобиля,  были при трупе, поняла, почему недавно  тот передал ей дубликаты ключей от машины. К тому же, зайдя после смерти мужа в его компьютер, обнаружила, что Н. в последние дни посещал сайты, посвященные самоубийствам, в том числе через повешение.

 Похоронить «самоубийцу» по христианским обычаям матери и снохе в церкви отказали. Разрешить проводить покойника в последний путь по - христиански мог только  епископ, но прежде его надо было убедить в том, что Н. страдал  какой-то телесной или духовной хворью. И за диагнозом дело не стало… «Компьютерная игромания», - назвала сноха болезнь Н. в письме первосвященнику.

Твёрдо придерживалась этого диагноза молодая вдова  и в ходе следствия. Муж был очень хорошим, добрым, порядочным, светлым и умным человеком, говорила она, - ничего плохого никогда и никому в жизни не сделал. Но у него была очень большая и серьезная  проблема: зависимость от компьютера. Эта зависимость, - продолжала она, - выражалась в полном отстранении Н. от всех семейных, домашних проблем. Всё свободное время Н. отнимал компьютер. Не раз она пыталась заставить мужа отказаться от пагубной привязанности. Но ничего из этого не вышло. В конце концов, не видя иного выхода, Н. и покончил с собой.

             По сути, именно показания супруги стали одним из основных козырей следователей в версии самоубийства Н. Хотя никаких документальных   свидетельств специалистов о болезни Н.  не осталось. А слова, от кого бы они не исходили, как известно, к делу не пришьёшь. Но пришили…

            Можно предположить, что не придерживайся столь твёрдо сноха версии суицида, не стали бы столь безапелляционно придерживаться её и следователи. А,  займи она позицию матери, возьми следствие под свой посильный контроль, то и результат его мог быть другим. НО…

            Одновременно со снохой с просьбой к епископу разрешить отпевание обратилась и мать. Подтвердив, что некогда сын действительно очень увлекался компьютерным играм, но  решительно отрицала самоубийство: «Это было настолько неожиданно, так не похоже на Н. Когда после очередного самоубийства в посёлке, мы с ним говорили о суициде, он однозначно высказывался крайне отрицательно. На похоронах было много молодежи, людей, с которыми он работал. Никто не верит, что Н. мог так поступить. Многие открыто высказывались, что его убили».

            Подозрение матери постепенно переросло в твёрдое убеждение. И главной подозреваемой стала… вдова. Мать заподозрила, что та «что-то такое знает о смерти мужа, но об этом не говорит, возможно, чего-то боится».

            Повод? Пожалуйста.

            Письма мать и сноха писали в один день, один час, в одном и том же помещении. Мать – ручкой, Сноха набирала на компьютере.

            - Ей все время приходили «аськи», - вспоминала мать, - она то и дело  отвлекалась, чтобы ответить своему собеседнику. Случайно оказавшись рядом, я увидела, что переписывалась она с неким  Б.  То  послание, что попалось мне на глаза,  начиналось игривым «ку-ку» … Я была поражена. Прошло всего два дня, как она похоронила мужа, и вдруг это «ку-ку». Я спросила, кто такой Б.  Сноха ответила, что это - её старый и хороший друг…

            И начались для матери поистине страшные дни. Осознание невосполнимой потери любимого сына усугубилось мучительной переоценкой всего случившегося. Анализируя все последние встречи  с ним,  мать, в конце концов, пришла к выводу, что никакой игроманией Н. не страдал. Сын играл на компьютере ни больше и  ни меньше сверстников, коллег, так же, как и он профессионально занимавшихся продажей, установкой и обслуживанием компьютерной техники.

            А однажды к ней, уже бесконечно  измученной тревогами, страхами и подозрениями, во сне, как живой, пришел сын.

            - Подготовили свидетельство?-  спросил он

            - На кого?- вопросом на вопрос ответила мать.

            - На того, кто это сделал, - и уже уходя, добавил,-  и комнату…

            Что, скажите, оставалось делать матери после такого диалога? Без того никогда не верившая в самоубийство сына, после его ночного визита, окончательно отбросив сомнения, в надежде установить истину, мать приступила к собственному расследованию.

            Тайны следствия

В мае прошлого года, то есть спустя почти десять месяцев после трагедии, она обратилась к полицейским  с просьбой ознакомиться с делом сына,  и в частности с результатами почерковедческой экспертизы его предсмертной записки.

Каково же удивление, точнее недоумение испытала несчастная, когда   узнала, что дело было закрыто  совсем недавно, в апреле 2011 года. Трижды следователь № 1 пытался сделать это раньше, и трижды  дело ему возвращали на доследование из-за отсутствия… заключения судебно-медицинской экспертизы трупа (!). И только когда, наконец, в нём появился этот ключевой документ, дело закрыли.

 Мучаясь подозрениями, что заключение экспертизы попросту сфальсифицировано, мать отправилась в морг узнать, когда конкретно оно было сделано. Но в просьбе было отказано (государственная тайна?!).  И это лишь усилило подозрения матери в том, что  никакого суицида  сын не совершал. Ещё больше обеспокоилась она, выяснив, что не была проведена и почерковедческая экспертиза посмертной записки, хотя текста в ней было всего ничего: три слова и два номера мобильных телефонов.

Неожиданно сравнительно легко добившись проведения этой экспертизы, мать не стала  жаловаться на недобросовестное, мягко говоря, отношение следователя №1 к своим обязанностям.  Надеялась, ошибки следствия будут исправлены. Справедливость восторжествует. Как бы  не так!

Через месяц были получены результаты почерковедческой экспертизы. Специалисты пришли к выводу, что она была написана под действием   «сбиващих факторов»: необычной позы, душевного  волнения и так далее. А один фрагмент вообще  признали « непригодным для идентификации исполнителя материалом». Этого было достаточно, чтобы только что закрытое дело открыть снова, назначить нового следователя.

Но уже первая встреча со следователем № 2 заставила мать усомниться в своих чаяниях. Ещё собственно и не приступив к расследованию, едва мать переступила порог его кабинета, №2 заявил, что у него нет никаких сомнений в том, что Н. совершил суицид.

Зато этих сомнений было больше, чем достаточно, у  матери. Прежде всего, она попросила следователя назначить повторную, теперь уже комиссионную  почерковедческую экспертизу, обещав предоставить больше образцов почерка сына. На что тот пообещал посоветоваться с экспертом, Мать попросила также сделать детализацию звонков с сотового телефона Н.  «Это очень трудно,  да и вряд ли что-то даст», - парировал следователь.

 Столь же прохладно было встречено заявление матери о том, что её очень смущает тот факт, что  в протоколе осмотра места происшествия фигурирует табуретка белого цвета, которую, согласно показаниям  снохи, он якобы прихватил с собой  из дома, объяснив, что хочет увезти родителям. Та табуретка, которую Н. должен был взять, была   темно-коричневого цвета. Она сама её им дала. Других табуреток у  снохи с сыном не было. А коль всё же это была белая табуретка, то почему её не заметил в руках сына свидетель, видевший сына, выходящим из машины накануне случившегося? И почему нет её на фотографиях с места происшествия?

Короче, новый следователь вёл себя так, что  сразу же после первой встречи с ним, женщина обратилась к начальнику ДВД с просьбой оказать содействие в проведении повторной почерковедческой экспертизы посмертной записки.

Подействовало.  Вскоре следователь №2 пригласил мать для беседы. Но при встрече  даже  в кабинет не пригласил. Прямо на улице попенял за письмо генералу  и велел, чтобы  на следующий день женщина привезла образцы почерка сына. Когда послушная его воле, точнее своеволию, мать привезла эти образцы, №2 в категорической форме отказал в повторной экспертизе, переведя беседу в сферу межличностных отношений в её семье. Задавал странные вопросы, вроде того, как к ней относятся в церкви.

А на вопрос матери, что он всё же предпринял по существу дела, ответил, что вызывал сноху с одним из коллег Н. На том все следственные действия и завершились. На очередную просьбу матери провести повторную почерковедческую экспертизу, №2  ответил, что отправит материалы после разрешения прокурора.

            Примерно через неделю, после трёх часов ожидания в коридоре, мать опять встретилась со следователем № 2, чтобы узнать, какое решение принял прокурор по поводу повторной почерковедческой экспертизы. На что №2, бесхитростно  ответил, что ему некогда было к нему сходить.

            Поняв новые резоны следователя, как откровенное издевательство, мать записалась на приём к его начальнику. Выслушав женщину, тот тут же вызвал №2 к себе и попросил объясниться. Каково же было удивление матери, когда следователь и глазом не моргнув, сослался на… нехватку  материалов для проведения экспертизы. Матери ничего другого не оставалось, как попросить сменить следователя.  Что и было сделано.

            Через месяц мать встретилась уже с третьим по счёту следователем, попросив вновь возбудить уголовное дело, провести комиссионную почерковедческую экспертизу, а также выяснить, кому принадлежит номер сотового телефона, обнаруженного в мобильнике Н.

              Ещё через месяц следователь № 3 назвал владельца этого телефона и направил на комиссионную экспертизу посмертную записку. В возбуждении же уголовного дела отказал до получения акта экспертизы.

            Под самую елочку 2012 года мать получила копию очередного постановления об отказе в возбуждении уголовного дела за подписью четвёртого следователя. В нём отмечалось, что комиссионная экспертиза лишь подтвердила, что те фрагменты текста посмертной записки, что были признаны до неё  не пригодными «для идентификации исполнителя», были признаны таковыми и ей. А вот назначенная судебная технико-криминалистическая экспертиза  документов определила, что весь  текст записки «с большей вероятностью мог быть выполненным одним и тем же пишущим прибором – шариковой ручкой с пастой черного цвета».

            Во всём остальном постановление следователя № 4 один ко одному повторяло аналогичный документ следователя № 3. А в том по сравнению с постановлением следователя №2, считай, переписавшего постановление первого следователя, прибавился лишь обширный абзац с показаниями понятых. С апломбом опытнейших криминалистов  они оба в голос с «полной уверенностью» утверждали: «смерть парня не имеет криминального характера».

            …Это только для жён мужья бывают бывшими. Для матерей бывших детей не бывает. Изнурительный марафон по кабинетам следственного управления отнял у женщины немало сил и здоровья. Подорвал веру в честность и справедливость людей в полицейских погонах.

             А можно ли было обойтись без всего этого? Да и ещё раз да, если бы при первом же обращении к знатокам, проводившим следствие,  перед матерью предстала полная, что называется, без сучка и задоринки картина происшедшего с её любимым сыном. Но как можно было верить им, если, собственно, основной документ, определяющий причину смерти, появился в деле лишь спустя почти девять месяцев после трагедии. И потом, на протяжении всего своего самостоятельного расследования, женщине приходилось буквально носом тыкать профессионалов в допущенные ляпы. Их было столько, что любой на месте матери заподозрил, что тут что-то не так, что всё это неспроста. 

            При последней нашей встрече мать рассказала, что ей по-прежнему часто снится сын. Но если раньше он и близко её к себе не подпускал, отступал, отходил при малейшей попытке подойти ближе, обнять, то в последнюю их ночную встречу сам подошёл к любимой маме, столько перенёсшей за него, и обнял, улыбнувшись. Прежний: добрый, любящий, отзывчивый. Мол, береги, себя! Всё тайное неминуемо станет явным. Не на этом, так на том свете.

Автор: Владимир Иванов

Дата: 2012-06-03

Просмотров: 1304