Гражданская война Афанасия Станичного
4. «Брат выдал брата, приговорив тем самым к смерти…»

            Ольга Чайковская примерно через год после публикации очерка «Это было под Ростовом» опубликовала в «Литературной газете» (12 сентября 1979 года)  послесловие к нему. Сочтя нужным объясниться перед читателями, почему в очерке  была предельно  обострена тема противостояния брата против брата.
 «Послесловие к одному судебному очерку
Среди писем, полученных в ответ на мой очерк «Это было под Ростовом» («ЛГ» №40, 1978) одно меня порадовало – и направлением мыслей, и возможностью в связи с ним прояснить собственную мою позицию, не получившую необходимого развития в очерке. Б.М. Павлов из города Видное Московской области пишет (впрочем, не без язвительности): «Прочел ваш очерк – как хорошо, как мило: брат выдал брата, приговорив тем самым к смерти.  А так ли все хорошо в рассказанной вами истории? Стоит ли восхищаться мастерством следователя? Ведь он должен был сделать всё, чтобы подавить в одном из обвиняемых  естественное человеческое чувство к своему близкому родственнику.  Приведу цитату из книги «Проблемы судебной этики» под редакцией члена-корреспондента АНСССР  М.С. Строговича: Нет оснований понуждать лицо, связанное близким родством с обвиняемым, подавлять свои естественные человеческие чувства  и давать изобличающие показания против в отношении отца, сына, брата, мужа и т.д. Это наталкивается прежде всего на нравственные этические препятствия. Это вовсе не означает жертвования интересами раскрытия преступления: следствие и суд располагает достаточными возможностями и полномочиями для обнаружения и изобличения преступников и определения достоверности свидетельских показаний, чтобы не прибегать к таким средствам».
В письме, таким образом, ставится важная проблема, уходящая своими корнями глубоко в жизненные пласты. В моей статье, где в ходе расследования брат выступил против брата, она предельно обострена. Но ведь не только в таких экстремальных и погибельных ситуациях – в простой повседневной жизни тема «брат на брата» тоже предстает перед нами трудной для разума и чувства.
Разве не случалось нам видеть, как люди несут свои распри в местком, в милицию, в суд и, ничуть не затрудняясь, «разоблачают» отец сына, дочь отца, жена мужа? Нам стыдно бывает за них, восстают наши естественные чувства и бьют тревогу: разрушаются связи, священные для каждого из нас и для самого общества.
Но ведь бывает и так, что люди вынуждены обращаться в официальные учреждения с жалобами – да именно на близких людей, точнее, на тех, кто по всем законам божеским и человеческим, должен быть близким, а стал далеким.  Когда от пьяного зверюги - отца спасается мальчишка, вряд ли мы осудим его за то, что он бежит в милицию, тут не до родственных чувств. Да и сам закон не считается с родственными чувствами. Если готовится или совершено тяжкое преступление, закон прямо требует, чтобы о нем сообщили властям, и карает за недонесение, не делая при этом исключений ни для отца, ни для сына, - ни для кого. И свидетель в суде, если истина требует, чтобы он уличал близкого человека, обязан уличать.
Трудная проблема: приближаясь к ней, раздваивается наша душа.  Когда мы слышим о злодеянии, которое родственники, предположим, могли бы предотвратить и не предотвратили или могли бы раскрыть, но скрывают, мы внутренне целиком на стороне закона.  Но стоит нам представить, каково матери, когда она вынуждена выступать против родного сына, и мы понимаем, как это трудно.
Трагедию тут не устранишь, но уж во всяком случае понять ее необходимо.
В моем очерке речь шла о злодействе. Банда из трех человек – Ставничий и братья Билыки – совершили тройное убийство: водителя машины, которую хотели захватить и двух милиционеров, которые пытались их задержать. Братья были арестованы, а Ставничий при аресте бросился на работника милиции и был убит.
Да, юристы располагают достаточными полномочиями и возможностями, чтобы изобличить преступника, не прибегая к свидетельству ближайших родственников, это бесспорно, но к данному случаю, к сожалению, неприменимо. Свидетелей нет. Ставничий убит,  и только братья знают, как было дело. Значит, или преступление не будет расследовано до конца (а закон требует от юристов, чтобы они установили, как реально было дело и в чем повинен каждый участник банды), или брат должен выступить против брата. Здесь проблема не было юридической – закон предоставляет подсудимому право защищаться теми средствами и способами, какие он изберет, а значит, если  говорить  применительно к нашему случаю,  брат не обязан был изобличать брата – она встала здесь как нравственная.

Братья были разными людьми. Младший (Владимир) жил в семье, старший (Петр)
рыскал по свету; младший был характера тихого, и уж, во всяком случае,  Уголовного кодекса не нарушал, старший дико и зло выплясывал свою жизнь, обманывая, оскорбляя и тяжко раня людей. Старший возвращался домой из дальних странствий – сильный, хладнокровный, с деньгами, в кудрях, в перстнях, в некоем ореоле, и, наверно, младший, когда ему предложили участвовать в в банде, был даже польщен. Но одно дело – разговоры, и другое – убийство живого, ни в чем не повинного.  Что пережил Владимир в машине, когда убивали водителя, или на шоссе, когда расстреляли милиционеров, что вспоминалось ему потом, что снилось – этого мы не знаем, но видно, какой-то процесс шел: сразу после ареста он выдал милиции автомат. А потом началось следствие – вот тут – то и встала проблема во всей своей свирепости.
Надо было видеть, как мучился на суде младший, чего стоило ему каждое слово, какое смятение охватило его, когда он встретился с братом – ведь дрогнул было, стал менять показания, пытался ещё что-то спасти. Между тем на суде произошла ещё одна встреча  - с родными убитых. Владимир не мог поднять на них глаза. Петр вел себя нагло, а если представлялся случай, даже острил на их счет. И это, наверно, тоже сыграло немалую роль в том, что младший вернулся к гибельным для брата показаниям.
Но кто из братьев повинен в трагедии? – ясно ведь, что не словами младшего на суде, а злодеяниями старшего были разрублены родственные связи. Самой трагедии, однако, это не снижает. И недаром Владимир Билык сказал во время суда: «Я хочу одного – достойно умереть». Он понимал трагизм происшедшего и не знал ещё, как-то сможет жить после этого».

Автор: Владимир Максименко

Дата: 2017-07-05

Просмотров: 1365