Томик Есенина

В моей родне, как и в родне многих и многих советских  людей,  густо смешались красные и белые цвета схлестнувшихся между собой в кровавой схватке идеологий…  И брат шел на брата, и сын на отца…Самый знаменитый из моих родственников Павел Волобуев был историком КПСС, ученым с мировым именем, а отца моего отца Андрея Максименко чекистская сволочь не то, что  раскулачила, а буквально стерла с лица земли. Никто ничего о его последних днях по сей день не знает, несмотря на то, что брат матери сам был чекистом,  и  в родне жены самого дяди - чекиста было два «врага народа». История, поведанная мне дядей - чекистом, публикуется в том варианте, в котором вошла в одну из моих книг. В ней нет ни одного вымышленного имени. Описываемые события имели быть в сельце Евгеновка Тарановского района и в кабинетах кустанайской «конторы» НКВД.

            Вся интеллигенция сельца Евгеновка собралась вечерком 7 ноября на квартире  у директора школы Александра Тихоновича Косарькова. У кого оные имелись, с супругами, у кого не имелись – без них. Пили, танцевали играли в карты. Разошлись уже ночью, и дядя, тогда ещё молодой и неженатый, провожал явно неравнодушную к нему училку по имени Клавдия, которая намедни всё же вытащила его на танец, несмотря на «не умею» и всё такое, пообещав за один вечер научить танцевать.  Не знаю, научила ли, и что у них вышло в конце концов с училкой Клавдией, не рассказывал, но вечером 8 ноября они снова встретились  на квартире директора, правда, уже  более тесной компанией. Кроме дяди  и Александра Тихоновича были Клавдия и другая дама, пассия директора. Была и ещё одна дама, по которой якобы вздыхали и директор, и пионервожатый с какой – то необычной фамилией, с буквой «к» в начале и окончании, чуть подлиннее Кука.

            - Давайте в картишки перебросимся, - предложил добрейший директор Александр Тихонович.

            Перебросились в картишки, попили чайку, разошлись. Дядя опять провожал Клавдию. На другой день – новая встреча, в том же составе, но на квартире дяди.

            -Давайте в картишки перебросимся, - предложил по обыкновению директор Косарьков.

            Едва успели переброситься кон – другой, как в дверь постучали. Пошел дядя отворять и увидел перед собой сельсоветовского дежурного.

            - У вас Александр Тихонович? – поинтересовался дежурный Винниченко.

            - У меня.

            - Его Карабатыров к себе требует!

            - Александр Тихонович, - окликнул гостя ДМ. – Карабатыров приехал, к себе требует.

            -Больше не приду, - сказал с порога Косарьков. .- Сами тут разбирайтесь!

            … Доиграли в карты. Дядя женщин по домам развёл и лег спать – ночевать. Утром встает, идёт в школу, спрашивает у сестры Александра Тихоновича Ольги Тихоновны, где брат. А та в слёзы…

            - Ах, ах, вы ничего не знаете? – объясняют коллеги. – Взяли его, в район повезли.

            Через день повестками в район вызвали всех участников домашних посиделок, посвященных 20- ой годовщине Великого Октября. На семи конных подводах караваном – обозом в путь тронулись, чтоб вернуться эдак через недельку.

            - В Доме колхозников нары за это время до блеска протерли,- заметил ДМ, не чуждый доброму розыгрышу, улыбке, шутке…

            Допрашивал старший следователь старший сержант Малько Николай Евстафьевич.

            -Орёт, матерится, - рассказывает дядя , - допытывается, о чём на вечере директор трепался, какие крамольные речи вёл – говорил.

            - Все там шумели, разговаривали. Разве запомнишь? - отбивался дядя

            - Ну, суши тогда сухари! – пригрозил Малько. С тем и отпустил.

            Долго ли коротко, вторично в район пригласили, на этот раз не всех, а избранных, так сказать: пионервожатого, дядю, ветфельдшера. Первым пионервожатого вызвали. Вскоре вышел тот из кабинета и протянул  дяде бумажку какую – то и томик поэта Есенина. Прочёл дядя протянутую бумажку, вроде, как докладную. Дескать, он и пионервожатый просят приобщить к делу томик поэта Есенина, найденный в шкафу той самой дамы, по которой одновременно вздыхали и пионервожатый, и директор. Прочел бумагу дядя и подписывать отказался. Дело, мол, серьёзное, тут печать требуется, Чья печать, какая печать – чего с перепугу не придумаешь…

            - Хорошо,- сказал пионервожатый и вернулся туда, откуда только что вышел. Следом тут же дядю вызвали.

            - Ты что, мать – перемать, бумагу не подписываешь?!

            - Не могу! Не знаю, чья книга и никогда ее ни у кого не видел.

            - Подписывай!

            - Не подпишу! – даже всплакнул дядя.

            Потащил тогда Малько дядю к своему начальнику – Следкову. Стали в два горла чекисты его учить – поучать. Не подписал. Выгнали вон из кабинета. Послонялся, послонялся по разным дворикам – коридорам дядя и только – только принял решение удалиться по – английски, не попрощавшись, как окликнул дежурный у проходной:

            -Малько звонил. Ждёт!

            - Сухари насушил?

            - Насушил.

            - Говорить будешь?

            -Не знаю, что говорить, все сказал, врать не могу.

            - Тогда забирай свои сухари и чеши отсюда. Понадобишься, под землёй достану!

            …Некоторое время спустя, его опять в район потащили вместе со всеми участниками ноябрьских посиделок. Вновь через Малько все по одному прошли. Дядю на этот раз Малько не стращал, а просил проявить сознательность и помочь следствию.

            - Ведь секретарь же комсомольской организации, - взывал.

            Но, как прежде, ничего он от дяди не добился.

            …Если думаете, что на этом сказочке конец, то ошибаетесь. Повороты сюжета впереди такие, что Ибсену они и не снились. Косарькова, лет на десять отправили далеко – далеко за томик запрещенного Есенина. Дядя стал директором школы, потом секретарем райкома комсомола. Женился. А в семье жены, между прочим, сразу два врага народа оказалось: брат – 10 лет и зять – высшая мера социальной защиты, расстрел, то есть.

            Приглашают как-то комсомольского вожака в партийный комитет. Заходит, а там угластый человек со «шпалами» на воротнике гимнастёрки и с фамилией соответствующей – Орлов.

            - Партийный комитет, - берет сразу быка за рога Орлов, - рекомендовал вас на работу в органы.

            - Да не могу я, да не умею, - заюлил – завертелся дядя.

            Не мог  же он вот так разом взять и выложить, что окружен врагами народа по семейным обстоятельствам. Без него, видно, знали, но приглашали. И приглашали, как приказывали.

            Где -  то через полгода, понадобившихся, вероятно, для проверки его родословной до обезьяны, стал дядя помощником районного уполномоченного НКВД, шишкой на ровном месте. Очень даже опасной шишкой.  

            Уже после войны в кабинет еще больше подросшей «шишки» протиснулся бородатый человек.

            - Слушаю вас, - приподнял голову начальник.

            - Не узнаете?!

            Узнал! Обнялись. Десять лет плюс лагерный «доппаек» валил лес Александр Тихонович, правда, не рядовым зэком, а прорабом.

            - А меня, знаешь, как за тебя ломали, сколько матюков пришлось выслушать?

            Кстати, матершинник Малько, старший сержант  и старший следователь,  дорабатывал до пенсии под началом дяди. А Косарьков через несколько месяцев воли вольной умер. Шёл себе куда - то, упал и умер на улице посреди посёлка…

Автор: Владимир Максименко «Знай наших» № 4, 1 июня 2006 года

Дата: 2011-05-03

Просмотров: 956