Роза Гардер: «Помню только смерть и работу»

В тринадцатом номере «Знай наших» была опубликована небольшая статейка («Того требует память»), в которой рассказывалось о трагедии, разыгравшейся в военные годы в Тогузбае. Я просил отозваться всех, кто мог хоть что-то поведать о событиях тех страшных дней. Увы, не отозвался никто. Да и отозваться, похоже, было уже просто некому. Одна из немногих свидетельниц тогузбайского ужаса Роза Гардер ушла из жизни 5 апреля 2005 года. Перед вами её воспоминания, записанные сыном - В. А. Гардером. Василий Антонович записал их так, как рассказывала мать. Без всякой литературной обработки. И сам я считаю себя не вправе что-либо в них править и менять, додумывать и досказывать.

Я была ловкая, быстрая
До войны мы жили на Украине, в Запорожской области. Мой отец, Бауэр Антон, участвуя в войне 1914 года, попал в плен, и вернулся домой из германского плена лишь в 1918 году. Тогда же мои родители поженились. Отец у меня был красивый, работящий. Как они на пару с мамой работали! В конце концов работа отца и загубила. Однажды на строительстве собственного глинобитного дома отец сильно вспотел на жаре, лёг на пол отдохнуть да простудился. Подхватил, видно, воспаление лёгких и умер. Мам ничего другого не оставалось, как выйти замуж за другого человека, Иоганна Иогановича Нейгума. У того была дочь от первого брака – Беата. Я родилась в 1919 году, а Беата была на год старше. Потом появились на свет другие наши братишки и сестрёнки: Леонтина, Иоганн, Антон, Роман. Так и жили. В голодный 1930-ый год всей семьёй перебрались к тётке в немецкое село Розенорт, Мелитопольского района Днепропетровской области. Там нам дали большой кулацкий дом, за который мы все два года бесплатно работали в колхозе. Мы с Беатой начали работать с 12 лет. Я была ловкая, быстрая, всегда и во всём успевала. За хорошую работу в поле, помню, нас катали на пароходе по Днепру. А вот со школой не получилось. Окончила четыре класса. Потом за работой учиться было некогда.

На базар ездили на лошади, впряженной в бричку. Отец всегда брал меня с собой, хотя и не родной, но меня он выделял. Говорил: «Роза хорошо понимает и разбирается в покупках и вещах».В магазинах были все евреи. Они были хорошие. Когда не было денег, говорили: « Иван, бери что хочешь, осенью заплатишь…»  Тётку мою звали Агнессой, она меня очень любила, и я любила очень её. Но навещала только по воскресеньям, надо было работать. У нас был большой сад, бахча. Наешься арбузов и сыт. Днём работали, а вечером бежали в клуб. Завклубом был Гардер Давыд – музыкант – самоучка, но такой виртуоз! Играл абсолютно на всех инструментах, от клавира до балалайки. На всём, что могло издавать звуки. Мы полюбили друг друга, и я вышла за него замуж. Мне было тогда 17 лет. В 1937 году у нас родился сынок, Альфред, в 1939 году – дочка Эльза. Мы были счастливы. Муж был комсоргом. Я работала на всех работах. Сильно работала. В награду меня и ещё кого-то из молодёжи опять покатали. На этот раз не на пароходе, а на самолёте. Председатель колхоза договорился  за продукты с воинской частью.

И пробил наш час…
В 1941 году началась война. Всех мужиков тут же забрали в трудармию. Так, по крайней мере, нам говорили. В селе жили две русские семьи: Шереметы и Красновы. Беата вышла замуж за Ивана Краснова в один год со мной. И у неё тоже были дети, ровесники моим: Иван и Нина. Старшего Ивана забрали на войну. Мы были комсомолками и нам было обидно и стыдно, что немцы напали на СССР. Но мы еще не знали, что и мы за это можем пострадать. В июле в село пригнали шахтёров копать окопы. Они говорил нам, чтобы мы уезжали, иначе нас выселят. Мы не верили. А какой урожай фруктов и всего другого был в том году!

И пробил наш час… В избы пришли солдаты и сказали, чтобы через два часа все немцы были на сборном пункте. Что тут началось! Мужчин ведь в селе не осталось. Одни женщины, дети, старики. Моей матери было тогда 45 лет. Из пищи с матерью мы успели захватить мешок гороха. Как он потом помог нам в долгой дороге. Так я с двумя своими детьми, да мама с четверыми, ещё бабушка и отправились поездом на свою Голгофу.. Беаты с нами не было. За ней пришёл старик Краснов и забрале с детьми к себе. Нас везли 19 суток. Наконец привезли на станцию Тогузак. В дороге умерли очень многие. Был ноябрь – месяц. Мы по – русски не знали ни слова. И никто с нами особо не церемонился. Спросили, кто хочет в деревню. Мы с мамой согласились, надеялись, хоть в деревне спасём детей наших от смерти. Ведь думали, что деревни здесь, как у нас, на Украине.

Отсюда – ни шагу!
Погрузили на автомобили около 70 человек взрослых. Детей никто не считал. И повезли. Бездорожье. Снег по колено. Ехали очень долго. Наконец остановились. Выгрузили нас в снег и сказали: « Здесь будете жить! Отсюда – ни шагу! А то – будут судить за побег!». Там были только землянки и всё. Мы начали кричать, плакать, цепляться за машины, чтобы увезли туда, где хотя бы жильё есть. Но…Так мы оказались в Тогузбае, который относился тогда к Карабалыкскому мясосовхозу с центральной усадьбой в Кособе. Те, кто попал в саму Кособу, в том числе моя лучшая подруга Нина Краснова, которую выселил за то, что она была замужем за немцем Янценом, оказались в лучших условиях, чем мы. Тем, кто попал в Комсомолец на завод, в Бурли, Кособу, хоть паек за работу давали. Потому и многие выжили. А в Тогузбае нам ничего не давали. Да там ничего и не было. Ни жилья, ни одежды. Только работа. Занимались скотом. Доить коров было нельзя. Скот был подсосный. Казахи-скотоводы сами по этой причине голодали и советовали нам «карапчить», то есть, тайно доить коров.

Стояла зима, а жить было негде. Делали себе какие-то будки из камней, рвали из-под снега ковыль на  постилку. Не было ни иглы, ни топора, и помочь было некому. Но на работу гнали исправно, в пять утра, кнутом. Был такой там Дзюба, настоящий палач. Он не жалел ни кого и ходил только с кнутом. Из нас восьмерых работала только я одна. Леонтина могла только ползать, а пацаны целый день искали, чем протопить печку. А жили мы с мамой, как и большинство, в будке. Мама сидела с детьми. Сильно болела. Одежды не было никакой.  Всё, что было хорошего, я ходила менять на продукты в Александровку за 30 километров. Зимой. Без тёплой одежды. Снег по пояс. Кругом волки. Двое суток туда, ночёвка в ауле № 20 и двое суток назад. И всё ради того, чтобы обменять какую - то тряпку на ведро картошки. А дома 8 человек голодных и холодных. Бабушка ничего не ела. Отдавала нам свою порцию и умерла быстро. Однажды я пошла в Александровку со своей тётей. Тащили санки. Тётя упала на снег и сказала: «Всё! Больше не могу! Ты иди, я останусь здесь». Я плакала, пыталась помочь. Но у самой тоже силы были на исходе. Только мысль, что дома меня ждут мои дети, заставили меня идти дальше. Я пообещала тёте забрать её на обратном пути. Но когда через трое суток возвращалась, никого на том месте, где оставалась тётя, не нашла. Наверное, её съели волки, которые бродили кругом.

Люди ели людей
Был страшный голод. Умершие лежали прямо на улице. Некому было хоронить. Люди ели людей. Не знаю, откуда у меня только силы брались. На моих ногах были чуни из шкуры подохшей коровы. Как примёрзнут на морозе и начнут оттаивать, криком кричу. Вместо трусов и штанов – мешок на голое тело. На голых обмороженных ногах постоянно висит кожа. Ноги красные, опухшие. Раньше такие бураны были! Столько снега наметали! После надо было откапывать скот, возить сено на быках и поить. Стоишь целый день у колодца и черпаешь воду вёдрами, выливая в корыто. Без одежды, без рукавиц. Саму от голода качает. И мороз за 30 градусов. Давали пайку. Одну, так как я одна из наших работала. Стакан овса на 8 человек! У всех моих братьев были золотые руки. Иван сделал из камней мельницу. Роман всегда сидел и молол на ней этот паечный овёс. Иван с Антоном временами ходили на скотомогильник в надежде добыть там еду. За это строго наказывали. Антон всегда встречал меня дома. Сметал снег с обуви, помогал снять чуни, провожал к самому тёплому месту на нарах. Как выжили ту зиму, даже не знаю. Ближе к весне приехал уполномоченный от комендатуры и приказал зарыть умерших, убрать мертвецов с улиц, а то вдруг эпидемия случится. Сил нет, а надо. Мы с моей подругой копали неглубокие ямки и зарывали. Волки приходили и всё съедали. Из 70 взрослых умерла половина. Детей никто не считал. Все мы ждали весны, лета, тепла. Дождавшись, стали разбивать огороды. Я копала целину, как ещё двигалась, не знаю. Садила картофельную кожуру, которую выменяла. Иван и Антон ходил на озеро, искали яйца птиц. Сосали сладкий корень, ловили сусликов. Заготавливали ягоды. Что бы не нашли, всегда несли сначала мне.

Мои дети были такие умные
Прожили сорок второй, сорок третий. Совсем ничего не осталось. Нечего было менять. Вернулся из лагерей отец. Он был где-то в городе Молотове (Перми). Доходяг из трудармии отпускали: пусть умирают в другом месте. Пришёл опухший, больной. Не жилец и не работник. Он тоже был у меня на иждивении. Помню, замёрз колодец. Надо было кому-то  спуститься туда по верёвке и сколоть лёд. Сказали, пусть немцы лезут. Потом схватили отца, привязали верёвкой и затолкали в колодец. Как он кричал! Зимой сорок третьего умерли все оставшиеся немцы. Опять штабелями лежали во дворах. Некому хоронить. Я работала с русской женщиной Андрющенко. Она говорила:  «Роза, бросай своих, переходи ко мне. Хоть своих малышей спасёшь». Это был выход. Но мать просила не оставлять  и её детей. Без меня они погибнут.

Мать и отец умерли зимой. Она лежала в сарае до самой весны голая, потому что когда он умерла от голода,  я сняла с неё платье. Самой носить было нечего. Так она и лежала голая, замороженная до весны. Только весной, когда приехал уполномоченный НКВД  и заставил хоронить умерших, лежавших  прямо в снегу на улицах, я похоронила маму. Осталась я одна с шестью иждивенцами. Как прожили это время, не знаю. Ведь все приехавшие с нами немцы, за исключением немногих, перебравшихся в другие места, умерли. А мои дети были такие умные. Никогда не капризничали. Сидели на нарах опухшие и ждали меня, когда принесу им покушать. Но так до весны и не дожили, умерли в апреле, когда начало уже зеленеть. Эльза умерла первой. Я даже не видела когда, была на работе. Потом как-то пришла на обед домой, мой сын с печи и говорит: «Мама, я кушать хочу». Он уже двигаться не мог, ослаб, опух. Я заплакала, побежала что-нибудь найти ему поесть, а когда вернулась, Альфред уже был мёртвый.

Спасаясь от голода, Иван и Леонтина решили уйти в Комсомолец, в комендатуру.  Там скитались в какой-то кочегарке вместе с такими же пацанами – чеченцами, пока им не  приказали вернуться в Тогузбай. Пока дошли до Бурлей,  обморозили руки, ноги. Кто-то из сердобольных бурлинцев приютил их. Когда до меня дошли слухи, что Леонтина и Иван умирают, я пошла к начальнику, работала тогда гуртоправом и никто тогда не работал так, как я, плакала и просила помочь. Он дал мне быка с санями и ещё рукава от старой фуфайки, в них я укутала ноги Ивана. Они стали уже гнить. Повезла брата в Тогузбай, чтобы хоть умереть вместе. А Леонтина осталась в Бурлях, нашла работу. «Мне всё равно, где умереть», - сказала она.

Всё приходилось делать вручную
Но весной она всё же вернулась к нам и была на хозяйстве. Ивана взяли молотобойцем и Антон тоже пошёл работать. В 13 лет он работал, как взрослый мужчина с утра до ночи, косил сено, грузил на бричку, отвозил на сеновал. Антон сам выучил себе для работы быка. Это тоже уметь было надо. А быка того вскоре у него забрал один нехороший человек. Помню, прибежал он в слезах ко мне, жалуется. Я – к начальнику. А тот отвечает, ничего Антон себе еще одного быка выучит. Так всё и шло. Людей работать не было, а скота было много. Всё приходилось делать вручную. В 1947 году к нам привезли ещё немцев из других посёлков: Мок, Грец, Ниссен, Фикс и другие. У них были ровесники моим братьям. В 1948 году Иван, который уже несколько лет работал кузнецом, женился на Рите Ниссен. Антон женился в 1952 году на Анне-Марии Мок, а Роман – на Иде Грец. Она была такой красавицей. Всем трём я справила свадьбы. Каждому подарила по корове.

Они были хорошие. Никто, никогда их ничему не учил, а они умели всё. Землянку из пласта сложили, как игрушку. Всю домашнюю мебель тоже мастерили сами. Иван делал в кузне прекрасные инструменты. Роман хорошо рисовал. Не пили, не курили. Таких сейчас не. Всё у них в руках горело! И Ван стал всем нам надежным защитником. Всегда шла к нему за помощью. И он никогда не отказывал, помогал всем, чем только мог. И жена его Рита – чистое золото. Родить и вырастить 9 детей – это не шутка. Леонтина  в связи со слабым здоровьем была на хозяйстве, оставалась всегда дома. К ней повадился ходить один местный. Возможно, было насилие. Немцев за людей не считали и в 1950 году. Словом, Леонтина родила мальчика и назвала его Николаем. Он был худенький и слабый.

 На немках не женились
Мне в ту пору было всего 31 год. Я была красивой, нравилась многим. Был у нас зоотехник из Николаевки Половников Николай. Он был женат, но полюбил меня. Но на немках не женились, из-за них не разводились. Уехал вскоре в свою Александровку, оставив мне тебя, Василий. Родила я тебя на выпасах, в землянке. Ты ничем никогда не болел. Не кашлянул ни разу. Через два месяца меня выгнали на работу. Тебя приходилось оставлять одного на целый день. Потом, когда подрос, оставляла на земляном полу в землянке без штанов. Если обкакаешься, то не в штаны. Прожили мы с тобой в землянке на выпасах 3 года. К этому времени ты уже исправно пас телят, гонял па водопой скот. Сам, без нас. Нас там было несколько человек, женщин. После обеда  в жару скот отдыхает и мы с ним. Проснёмся, ни скота, ни тебя. Ты уже всех из карды выгнал и погнал на озеро поить. Ночами было страшно. Волки одолевали. Коровы собьются в кучу, телят защищая, и ревут, ревут, а волки окружают, сжимают круг. А чем мы им могли помочь? Ни ружья, ничего.

Тебя все любили и нянчились. Маша Шафеева не могла сделать без тебя ни единого шага. Куда ехать на быке, она просила у меня тебя. Был как талисман, оберег. Однажды, когда тебе было около трёх, я ехала с тобой на быку, на санях. Был март – месяц. Волчьи свадьбы. Едем, а тут – волки! Быки испугались и дёру, а мы с тобой выпали из саней. Ну, думаю, всё! Сама тебя закрыла телом и молюсь Богу. А когда свадьба, то волчица всё решает. Она подошла, понюхала, помочилась на нас, вслед за ней это сделала  вся стая, и волки ушли. Когда быки прибежали в Тогузбай, там подумали, что нас уже нет. Или вот такой ещё случай. У нас на выпасах были большие пастушьи собаки и однажды одна их них лежала на пороге, а ты хотел войти в дом и упал на неё. Она укусила тебя за голову. Кровь бежала ручьём. Я схватила тебя на руки бежала до самой деревни. У Ниссена Василия был уже мотоцикл. Мы повезли тебя в Кособу. Там в больнице тебя перевязали и отпустили. Я сказала начальству, что больше жить и работать на выпасах не буду. Мне разрешили жить в посёлке.

 Времена были страшные
Времена были страшные. За иголкой я ходила в Рыбкино. Там жила моя тётя. 30 километров туда, 30 километров – обратно. В один день. Пешком. Однажды по дороге из Рыбкино свело ногу. Упала и не могла подняться. Хорошо хоть были с подругой. Она добралась до Тогузбая и ночью за мной на быке приехал Роман. В 1949 или 1950 годах нашлась Беата Краснова. Выяснилось, когда пришли немцы и узнали, что она жена русского солдата, тут же схватили Беату и повели в огород расстреливать. А в огородах у всех были вырыты окопы, чтобы прятаться от самолётов. Только поставили Беату у окопа, что-то рядом как рвануло! Поднялась пыль, Беата и удрала на другой огород, спряталась. Когда пришли красные, её, как немку, вернее, как «немецкую овчарку», арестовали и отправили этапом в Кемерово, где она и добывала уголь. Тесть сдал внуков в детский дом. По документам  Беата числилась, как Пиада. Паспортист НКВД был не шибко грамотен и имя Беата услышал впервые.

В 50-е годы нам разрешили искать родственников и съезжаться. Так Беата нас и нашла. А вот муж мой, Гардер Давыд, так и не знаю, где пропал. Иван Краснов не вернулся с войны. С большим трудом Беате удалось найти своих детей. Сначала сына, которого забрала к себе в Тогузбай, а много позже и дочь. Оказывается, её удочерила одна учительница, которая при встрече сказала Беате, что девочке будет с ней лучше, и она её всё равно не отдаст.

Потом умер Сталин, и в 1955 году всем высланным, кто остался живой, разрешили вернуться домой. Всем, кроме немцев. У них не было дома. В 1956 году на целину приехало много новых хороших людей, но было немало и всякого человеческого мусора. Однажды такие «целинники» пришли убить немца, Романа. Роман встал у порога с топором. Кто-то сообщил об этом Ивану в кузню. Иван немедленно схватил железный прут и побежал на помощь брату. Еле-еле «зайцы во хмелю» унесли ноги. Теперь они все уже померли от водки. Все мои братья построили себе в Тогузбае дома. Они и сейчас там стоят. Роман с Антоном заработали кучу орденов. Это как надо было работать, чтобы немцам заработать награду?! Я работала всю свою жизнь без единого выходного и отпуска. Получу деньги за отпуск и опять на работу. Когда ты в 1967 году начал работать, я так радовалась, что мой сын весь в меня, как огонь. Мне дали инвалидность 3 группы. Мы с тобой получили 16 рублей. Ты сказал, что не надо больше их получать, что ты заработаешь. Это стыдно: получать такую пенсию.

 Тогузбай не забывай…
Роман и Антон уехали в Караганду после того, как немцам разрешили переезд на другие места. Иван остался. На целину приехал Леня Бок, удрав из дома в городе Кастополе Ровенской области в 16 лет. Отец его был директором школы и сам Лёня учился отлично. В Тогузбае, чуть не умирая от голода, прибился к нам. У них с Леонтиной случился роман. Поженились. Стали жить отдельно. Так мы остались с тобой вдвоём. Когда ты работал на тракторе, я гордилась твоими грамотами и красными флажками. Думала, что недаром так хваталась, так боролась за жизнь и вынесла такого, что с лихвой хватило бы человек на десять. Беата - Пиада давно умерла, хотя была всего на год старше меня. Она всегда жалела, что приехала в Тогузбай. На шахте хоть паёк давали, а за ударный труд – ударный паёк. А в деревне круглые сутки приходилось вкалывать бесплатно. Только с целиной жить стало чуть полегче. Леонтина тоже умерла, хотя была моложе меня на пять лет. Все братья перебрались в Германию. А я осталась с тобой, и что бы со мной было, не роди я тебя?  Ведь всю жизнь я боялась начальства, безропотно выполняла всё, что мне говорили – приказывали. Так и прошла моя жизнь. И помню только смерть и работу. А ты, сынок, Тогузбай никогда не забывай…

P. S.  В разделе «Просто фото» вы можете найти  фото «1950 г. Все немцы Тогузбая».

Автор: Василий Гардер

Дата: 2011-01-26

Просмотров: 1016